Развитие экономики, политики и классовой борьбы в XVII столетии 1 отразилось на идеологии, повлияло и на историографию. Авторами произведений на историческую тему (особенно во второй половине столетия), помимо духовных лиц, становятся выходцы из других сословий. Историографию XVII в. отличает не только регистрация фактов, но и стремление объяснить и осмыслить исторические события. Усложнение политических задач, стоявших перед авторами трудов по истории, способствовало тому, что в исторических повестях и летописных сводах XVII в. используются самые разнообразные источники: правительственные грамоты, рассказы духовного содержания, выдержки из Разрядных книг, документы приказного делопроизводства, фольклор, иностранные сочинения.
Основным философско-историческим принципом средневековой историографии являлся провиденциализм, который выражал миропонимание людей феодальной эпохи. Это философское понимание истории общества сводилось к безусловному примату веры, воли провидения, к представлению о потустороннем божественном предначертании всего происходящего на земле. Канонизация библейской истории, назидательные пророчества о конце света, констатирующий и одновременно морализирующий стиль изложения, переплетение чудес с действительностью такова была канва многих исторических трудов вплоть до последней четверти XVII в. Характеризуя этот этап в развитии феодальной историографии, Г. В. Плеханов писал: "...теологическое понимание истории состоит .в объяснении исторического процесса и прогресса человеческого рода действием одной или нескольких сверхъестественных сил, волею одного или нескольких богов" 2. Отныне в объяснении причин исторических явлений место воли провидения, потусторонней силы, все более вытесняется рассмотрением конкретных действий людей, жизненными обстоятельствами 3. Такой поворот от провиденциализма к причинно-следственному толкованию событий сопровождался поисками логической связи между ними, нарушал прежнюю богословскую догматическую трактовку исторических {360} фактов. Даже в тех случаях, когда авторы отдавали дань "чудесам" и "знамениям", это выглядело, скорее, как дань традиции, а не система взглядов. Все это дает основание считать, что в конце XVII в. русская историография не оставалась во "тьме невежества" и русские исследователи внесли свой вклад в переход от простого накопления знаний к науке.
Такая ситуация предопределила появление в полном смысле слова монографии стольника А. И. Лызлова "Скифская история".
Несколько замечаний о международной обстановке 80-90-х гг. XVII вв.
В последней четв. XVII в. вновь приобрела остроту проблема борьбы на юге с Турцией и Крымом. Экономические успехи России в XVII в., возникновение мануфактур и формирование рынка, а также рост централизации государства и укрепление армии позволили ей решать важнейшие внешнеполитические задачи. Воссоединение Украины с Россией, окончание войны с Польшей и временное затишье на Балтике создали благоприятную обстановку для отражения частых набегов крымских татар, поощряемых турецким султаном. Народы Юго-Восточной Европы также страдали от внезапных и жестоких грабительских налетов с юга и были заинтересованы в их прекращении. Как показали исследования историков, на рубеже XVII и XVIII вв. военный потенциал разноплеменной Османской империи несколько понизился 4. Когда-то воинственные янычары теперь имели семьи и стали обзаводиться хозяйством. Военно-ленная система землевладения в XVI в., и особенно в XVII в., видоизменилась. Служебные лены (сипахов и тимаров) захватывали на откупа представители дворцовой аристократии и ростовщики, стремившиеся превратить их в наследственные.
В то время как на некоторых окраинах Османской империи шло прогрессивное развитие, метрополия оставалась на низком уровне. Правящий класс Турции продолжал жить за счет грабежа завоеванных земель. Но почва горела под ногами агрессоров. Южнославянские народы предпринимали героические усилия, чтобы сохранить свою независимость и культуру.
Несмотря на это в конце XVII в. Турция все еще проявляла свое, хотя и угасающее, но могущество. Ее активность была направлена в сторону Юго-Восточной Европы. Как установил Н. А. Смирнов, она велась в трех направлениях: "...через Молдавию и Валахию на украинскую землю, через Крым в лице крымского хана на центральные районы государства (России.- Е. Ч.) и, наконец, через Черное море, устье Дона и Азова на Поволжье и юго-восточные окраины государства" 5. {361}
Создание антитурецкой Священной лиги (Россия, Австрия, Речь Посполитая, Венеция) и заключение "Вечного мира" России с Польшей в 1686 г. усилили позиции держав в борьбе с Крымом и Турцией. Последовавшие за этим Крымские походы 1687 г. и 1689 г. В. В. Голицына имели большое международное значение и показали, с одной стороны, уязвимость турецкого вассального государства Крымского ханства, а с другой - решимость России перейти от обороны к наступлению.
Изменение внешней политики Российского государства по отношению к Турции и ее сателлитам сопровождалось повышением интереса к общественному устройству и истории этой страны и подвластных ей народов. Так, десятками списков был распространен "Казанский летописец" 6, пользовалась популярностью "Повесть о Царьграде" Нестора Искандера 7. В хронографах освещались отдельные вехи борьбы с татарами и турками, получило распространение множество переводных сочинений.
В 70-х гг. в России вышло описание Турецкой империи, в котором имелись военно-географические, топографические и статистические сведения о Порте. Издатель этого описания П. А. Сырку полагал, что его автором был сын боярский из Ельца Ф. Ф. Дорохин, пробывший в турецком плену с 1662 по 1674 г. 8
В ряду этих книг важное место занимает и "Скифская история". В ней автор не только осветил историю, общественно-политическое устройство Крыма и Турции, но и горячо призывал к единению сил европейских народов для борьбы с татаро-турецкими завоеваниями.
Разделы "Скифской истории" соответствуют основным идеям автора: последовательно показать борьбу европейских народов с завоевателями. Лызлов подчеркивает ведущую роль русского народа, сумевшего сохранить свою государственность даже в тяжелых условиях иноземного ига. Автор не мог, конечно, в то время решить такие вопросы, как происхождение татаро-монголов и причины их экспансии. Но он задумывался над ними, изучал различные мнения западноевропейских хронистов и польских историков (подробнее об этом см. раздел "Источники "Скифской истории"").
Историк приводит легенды о происхождении монголов, ставит вопрос о различии монголов и татар. В части I "Скифской истории" он пытается выяснить, "коих времен и яковаго ради случая татарове, от отеческих своих мест подъемшеся в Европу приидоша?". Лызлов сообщает некоторые сведения о народах, обитавших на Волге и в Причерноморье до прихода татаро-монголов, отмечает недружелюбное отношение половцев к русским, постоянные вой-{362}ны с ними и сетует по поводу их коварных действий в момент битвы на р. Калке. Однако он стремится быть объективным: называет половцев народом "военным и мужественным", "язык же с российским и с польским, и с волжским смешан имели".
Историю татаро-монгольских племен и их завоеваний Лызлов прослеживает со времен Чингисхана (XII в.) до расцвета его империи и распадения ее на отдельные улусы или орды. Прежде всего автор определяет географическое положение Золотой (Заволжской) Орды - от Булгар до Ногайской Орды. По его мнению, Золотая Орда была прозвана так "московскими народами" за грабеж чужих сокровищ и сбор дани от многих стран.
Особое внимание автор уделяет русско-татарским отношениям. В первых двух частях "Скифской истории" освещается начало завоеваний татаро-монголами Руси, походы Батыя, оборона русских городов в XVIII в., а затем переход московских князей к планомерному освобождению от татаро-монгольского ига в XIV - нач. XV в. и, наконец, распад Орды и окончательное сокрушение татаро-монгольского ига в 1480 г.
Кровавые завоевания полчищ Батыя в Восточной Европе Лызлов подает очень эмоционально, но схематично. Тонко подмечает автор разные цели противостоящих друг другу сил: Батыева рать стремилась к власти и богатству, русские воины "хотяще оборонити любимое отечество". По его мнению, татары победили вследствие огромного численного превосходства (100:1). Борьба за Киев излагается автором по "Синопсису".
Не ограничиваясь рассказом о первых двух походах Батыя по русской земле, А. И. Лызлов прослеживает ход борьбы западных славян и венгров с нашествием татар. Он останавливает внимание на битве в 1241 г. у Лигница, причем описание хода сражения он заимствовал у Гваньини. Лызлов подчеркивает факт объединенных действий пруссов, поляков, силезцев и великополян под командованием Генриха Благочестивого. Лызлов с сокрушением пишет о разорении монголами Венгрии в результате поражения войск короля Белы IV.
Основываясь на "Степенной книге" и "Синопсисе", А. И. Лызлов сообщает о переписи населения, проведенной численниками, и останавливает внимание на многочисленных восстаниях русских городов против баскаков в 1262 г. В соответствии со своими социальными взглядами автор считал, что в восстаниях проявлял инициативу не народ, а князья, якобы договорившиеся истребить баскаков.
Лызлов кратко излагает по "Синопсису" историю Куликовской битвы, упоминает о позиции рязанского князя Олега, но умалчивает об отношении Ягайло Литовского к Москве, тем самым игнорируя сложную ситуацию в Восточной Европе. Странно, что эта битва, сведения о которой отложились не только в летописях, но и в поэтических произведениях и житийной литературе, описана Лыз-{363}ловым так скупо. Однако автор отметил ее большое международное значение, ссылаясь на отзыв Сигизмунда Герберштейна и "кроникаря польского Матвея Стрыйковского", по словам которых трупы татар лежали на много верст в округе.
Повествуя о трагических событиях 1382 г., когда Тохтамыш переправился с огромной ратью на ладьях через Волгу и с помощью Олега рязанского подошел к Москве и сжег ее, Лызлов упоминает об уходе Дмитрия в Кострому. Автор справедливо выделяет роль двоюродного брата великого князя - Владимира Андреевича Серпуховского, прозванного Храбрым, в сражении за Москву, отряд которого бесстрашно уничтожал татар под Волоколамском.
В рассказе о завоеваниях Тимура и его приходе на Русь А. И. Лызлов в обращении к читателю ссылается на "довольную повесть" многих летописцев, но преимущественно использует труды польских хронистов XVI в.
Интересен материал, приведенный Лызловым, о завоевательных приемах Тимура: подходя к городу, он ставил белый шатер ("намет") - это означало предложение сдаться с сохранением жизни и имущества; на второй день раскидывался багряный шатер - угроза взять город силой; на третий день появлялся черный шатер решение полностью истребить жителей.
Лызлов излагает борьбу Руси с набегами Седахмета (в 1451, 1455, 1459 гг.) и указывает, что в сражении у берегов Оки русской ратью руководил сын великого князя - Иван.
Ярко описывает Лызлов хорошо известный по русским источникам следующий факт: когда хан Ахмат (в 1480 г.) прислал по обычаю послов просить дань, великий князь Иван Васильевич "Московский и всея Руси" велел перебить послов, плюнул на басму (печать с изображением хана) и растоптал ее ногами. Лызлов приводит несколько версий, имеющихся в источниках, об обстоятельствах "стояния на реке Угре", но он доверяет больше не "Хронике..." М. Стрыйковского и не "Степенной книге", а неизвестному нам "Засекину летописецу", согласно которому несостоявшийся союз хана с Литвой ускорил отход Ахмата в степь. Автор отмечает, что татаро-монгольское иго продолжалось 269 лет - с 1237 по 1506 г. (обычно принято считать 240 лет - с 1240 по 1480 г.).
Вскрывая сущность татаро-монгольского ига, Лызлов пишет: "В тех странах баскаки или атаманы над россианы власть имели, иже дань с них собирали и по своей воле россиан, яко подданных, судили" - и полагает, что "начат наипаче малитися большая орда от непрестанных своих междоусобных браней и нестроения, паче же от пленения воинства российскаго". Это заключение основывалось на собранных историком фактах самоотверженной борьбы Руси за свою независимость.
Лызлов сообщает не всегда верные сведения о датах правления {364} ханов. Сопоставив факты, взятые из летописи (о борьбе Юрия Даниловича с Михаилом Тверским), Лызлов устанавливает конец правления Ногая в 1307 г. Основываясь на работе А. Гваньини, он называет Батыя не внуком, а ошибочно сыном Чингисхана. Целью походов Батыя автор считает распространение "Махометова учения", хотя известно, что Батый в момент завоеваний оставался шаманистом, а распространение ислама среди монголов началось при его преемнике Берке (1257-1266).
Упомянув о походе Кавгадыя и Юрия Даниловича против Михаила тверского в 1317 г. (а не в 1315 г.), Лызлов опускает известия русских летописей об антитатарских выступлениях в северорусских городах в начале XIV в. (в Костроме, Нижнем Новгороде, Брянске, Ростове, Твери), совсем не упоминает о правлении Ивана Калиты и кратко сообщает о поездке в Орду Симеона Гордого и митрополита Феогноста (не в 1342 г., а в 1343 г.), заботившегося об освобождении церкви от дани. Как известно, духовенство добилось льгот в 1357 г. по ярлыку хана Бердебека.
Излагая историю взаимоотношений Золотой Орды со славянскими странами, автор, чтобы подчеркнуть единство действий этих государств против Орды, замалчивает внутренние распри в славянском мире, захват в XIV в. Литвой и Польшей западно- и южнорусских земель (Украина и Белоруссия).
Лызлов повествует лишь о вторжении татар в Литву, он умалчивает о временном союзе Ахмата в 1472 г. с литовским князем Казимиром.
Итак, изложение своей основной темы - борьба русского народа и его соседей с татаро-монгольскими завоевателями - Лызлов решает на широком историческом фоне. Особенно он внимателен к соседним с Русью европейским странам - Венгрии, Моравии, Польше, Литве, Валахии.
Историографическое значение истории золотоордынского владычества в трактовке Лызлова состоит в том, что на конкретных фактах он показал пагубность татаро-монгольского ига не только для русского, но и для других народов Европы; сделал попытку выяснить причины начала и конца владычества татаро-монголов; эмоционально и глубоко патриотично рассказал о многовековой борьбе русского и других народов с татаро-монгольскими завоевателями.
Следующий раздел "Скифской истории" посвящен истории Казанского ханства и борьбе Русского государства за присоединение Казани и Астрахани. Автор ставит своей целью показать ущерб, причиненный Руси татарами, а также "подвиги и труды" русских воинов в борьбе за присоединение Казани. Он сознавал большие трудности освещения темы как из-за отдаленности описываемых событий, так и из-за скудости источников. Для написания этой части книги Лызлов в большей степени пользовался источниками отечественного происхождения. {365}
Пестрое по этническому составу Казанское ханство Лызлов ставит выше других татарских государств по уровню развития. Автор рисует географическое положение Татарии, приводит легенды об основании городов. В самой постановке вопроса о начале Казанского ханства Лызлов совершенно отходит от традиции, по которой временем основания ханства считается правление Момотека и Улу-Махмета (2-я треть XV в.). Он ведет его начало с 1257 г., когда на южных границах древнего Булгарского царства Сартаком было основано Казанское ханство, подчинившее "болгарские грады со всеми людьми в них и в уездах живущими". В советской историографии считается, что город возник в 1177 г., в 1445 г. "Булгарскую династию заменила золотоордынская" 9. Длительное существование булгарской традиции подтверждает такой источник, как "Изложение болгарских повествований" Хисамуддина, сын Шереф-эд Дина (1551) 10.
Политическую историю этого "Саинова юрта" более подробно А. И. Лызлов рассматривает с кон. XIV в., объясняя свою позицию отсутствием источников. Главным аспектом изложения оставались взаимоотношения Казани с Москвою.
Сведения об Улу-Махмете до его прихода в Казань автор почерпнул из "Засекина летописца".
О судьбе Улу-Махмета и его сыновей Лызлов судит по летописям и излагает событие не всегда точно. Он, например, приходит к мысли, что Касимовский удел, бывший во владении сына Улу-Махмета - Касима, уехавшего после смерти отца в Москву, стал подвластным России. В действительности Касимов оставался автономным и одно время получал дань с некоторых русских князей.
В этой части своего труда Лызлов вынужден касаться взаимоотношений Казани с Крымом и Турцией. Перипетии династической борьбы в Казанском ханстве он склонен ставить в зависимость от взаимоотношений его с Россией. Лызлов насчитывает четыре группировки феодалов, враждующих за престол в Казани: турецкую, московскую, крымскую и ногайскую. От пристального взгляда историка не ускользнули умножавшиеся "несогласия и развраты" внутри Казанского ханства.
Сравнение текстов "Казанской истории" и "Скифской истории" показывает незначительную разницу в разделах, изображающих попытку бегства Кошака с царицей Сеюнбук в Крым и третье воцарение в Казани ставленника Москвы Шигалея.
Наличие в "Скифской истории" некоторых сведений по политической истории Казанского ханства было включено Лызловым попутно, главное же внимание он уделял проблеме взаимоотноше-{366}ний Руси с Казанью и попытке включения ее в сферу московской политики 11.
Лызлов подробно описывает битву 1487 г. русских под командованием трех князей (Д. Холмянского, А. Оболенского и С. Ряполовского) с татарами, возглавляемыми Алехамом (Али-ханом); в результате этого сражения русские на время овладели Казанью, ханская семья была выслана в Вологду и на Белоозеро. Царевич Кудайлук крестился, получил имя Петр и женился на Евдокии, сестре московского великого князя. Таким образом, подчеркивает историк, казанская династия породнилась с московской.
Лызлов с удовлетворением отмечает, что Иван III после "стояния на Угре" в 1480 г. стал властно вмешиваться в судьбу казанского престола. Подводя итог восточной политике Ивана III, Лызлов заключает, что Казань 17 лет фактически находилась под контролем России 12.
В период несовершеннолетия Ивана IV опустошительные набеги казанцев на пограничную русскую территорию привели ее "в конечное запустение", и это было, по мнению автора, причиной дальнейшей борьбы России за Казань.
А. И. Лызлов рассказывает о реформе русской армии при Иване Грозном, о создании полков "пеших воинов со огненной стрельбою, не бывших прежде в России, их же именова стрельцы", о награждении воинов жалованием "по достоинству" и т. д.
В "Скифской истории" подробно описываются события, предшествовавшие окончательному присоединению Казани: Москва "непрестанно посылаше многия воинства воевати Казань и областей ея" (поход князей С. Микулинского и В. Серебряного и др.). Этапы борьбы за Казань в 1551-1552 гг. изложены Лызловым по тексту "Казанской истории", хотя ссылки на нее в "Скифской истории" не даны. Вся глава о присоединении Казани проникнута безмерной апологией Ивана Грозного: Лызлов подчеркивает "миролюбие" Ивана Грозного, пославшего татарам перед наступлением на Казань "милостивые грамоты". Он идеализирует царя-воина, который, выйдя из Казани, ночует прямо на песке.
Лызлов подробно останавливается на расположении войск около основной базы русских - Свияжска. Такое объяснение успеха звучало актуально, поскольку одной из причин неполной удачи современных автору Крымских походов В. В. Голицына была оторванность базы от войска и отсутствие укрепленных пунктов по пути следования его.
Рассказ о переправе и походе войска к Казани с развернутым русским знаменем дословно совпадает с изложением "Казанской истории". Как человек служилый, Лызлов обращает особое внимание на значение артиллерии и флота в борьбе за Казань. {367}
Послание митрополита Макария, переданное царю через И. С. Фомина-Плещеева, Лызлов не приводит полностью, а лишь коротко пересказывает, не преминув указать на то, что митрополит просит у царя прощения за то, что дерзнул уговаривать его возвратиться в Москву - то была единственная мысль, взятая Лызловым из пяти столбцов текста послания Макария. Излагая обращение Ивана Грозного к воинам, автор подчеркивает мысль об ответственности царя перед подданными, столь созвучную политическим идеям XVI в.
Лызлов не следовал полностью "Казанской истории", а сопоставлял ее текст с другими материалами. Так, фамилии воевод, участвовавших в казанском походе, взяты им, очевидно, из Воскресенской летописи (по Новоиерусалимскому списку). Он привел о воеводах сведения, более соответствовавшие реальной расстановке сил в 1552 г., в частности, упомянул имена А. М. Курбского, М. И. Воротынского и др., намеренно исключенные из "Казанской истории". Как указывалось выше, в рассказе о взятии Казани Лызлов широко использует книгу А. М. Курбского 13 "История о великом князе московском".
Детально описанные в "Истории..." А. М. Курбского действия отрядов правого фланга ("правой руки") русской армии при взятии Казани подробно воспроизведены в "Скифской истории". Следуя этому источнику, автор сообщает также о поддержке, оказанной русскому войску со стороны "черемисы горной", чувашей и мордвы, которые возводили мосты, устраивали гати на болотах и т. д.
В этой части своей работы Лызлов часто использует текст "Степенной книги", однако ее системе изложения истории - строго по княжениям - он не следует.
В данной главе для него путеводной нитью являлись вехи борьбы за Казань, а не смена княжений. Хотя этот раздел "Скифской истории" основан главным образом на источниках отечественного происхождения, в написании его Лызлов был наименее самостоятелен, здесь резче проявился компилятивный характер его работы. Имеется множество ошибок в датах и фактах.
Итак, на страницах "Скифской истории" Лызловым рассмотрен большой период взаимоотношений Руси и Казанского ханства. Автор не связывает их с возникновением ханства в сер. XV в., а ведет его начало со времени прихода татар в Среднее Поволжье (1257 г.). Историк пристально изучает успешные действия русских войск против Казанского ханства в княжение Василия Дмитриевича и особое внимание уделяет восточной политике Ивана III. Автор дает представление о борьбе четырех групп феодалов в Казани. Он ставит в зависимость развитие внутренних событий {368} в ханстве от его взаимоотношений с Россией. Решающей причиной активности России в отношении казанских татар Лызлов считает их непрерывные опустошительные набеги на русскую территорию.
В этом же разделе книги Лызлов освещает и борьбу русских войск за Астрахань, которая, как и древняя Тмутаракань, являлась "древним российским достоянием". Лызлов рассказывает о взятии Астрахани 2 июля 1556 г. более кратко, чем Никоновская летопись. Он выделяет при этом роль Ю. И. Шемякина-Пронского (участника покорения Казани) и царского постельничего Игнатия Вешнякова, "мужа храброго и искусного". Как и в разделе о наступлении на Казань, Лызлов особенно тщательно описывает ход военных операций, проводимых при помощи флота. Так, например, очень подробно воспроизводит он действия русского войска против изменившего царю Эмургея (Ямгурчея), который был вынужден бежать в Тюмень к сибирскому хану. Следуя за Никоновской летописью, Лызлов пишет об освобождении "российских пленников, от древних лет заведенных тамо".
Борьбу Руси за Поволжье Лызлов вновь и вновь связывает с необходимостью противодействовать крымско-турецкой агрессии. И в этой связи, нарушая хронологическую последовательность, он пишет о печально знаменитом походе войск турецкого султана Селима II под Астрахань (1569 г.). Лызлов отмечает, что в русских источниках этот факт не нашел достаточного отражения, поэтому он обратился к трудам польских авторов (А. Гваньини, М. Стрыйковского и др.), использовал "Историю о приходе турецкого и татарского воинства под Астрахань".
Смелые действия русского отряда под командованием князя П. С. Серебряного сорвали замыслы врагов, и, по мнению автора, именно "от онаго времени отречеся султан Турецкий в пустыни те, Астраханския поля, воинства посылати".
Подводя итог восточной политике Ивана Грозного, Лызлов констатирует, что в этот период были не только покорены селения по Волге до Каспийского моря, но и татарские орды по Яику, Каме и само Сибирское ханство.
Но историю покорения Кучумовой орды отрядами Ермака, овеянную легендами, песнями и сказаниями, Лызлов не осветил в своей книге, а ограничился лишь кратким резюме. Может быть, автор не нашел нужным включать этот материал из тех соображений, что политические задачи России в кон. XVII в. были ориентированы на борьбу с Крымом и Турцией и диктовали ему необходимость более подробно осветить исторические события, происходившие на юго-западе Европы, а не в далекой Сибири. Как бы там ни было, но это большой пробел в "Скифской истории".
Взаимоотношениям России с Крымским ханством А. И. Лызлов отводит в книге специальный раздел: "О Таврике Херсонской, иде же ныне Крымская Орда за Перекопом обретается". Как и предыдущие, он начинается с описания географического положения {369} Крыма. Лызлов не жалеет красок для воспроизведения картины благодатных природных условий Крыма: "Тамо трава в высоту, яко тростие морское, и мягка зело". О греческих городах, находившихся в устьях рек, ему напоминают оставшиеся развалины. Автор подчеркивает многоэтничный состав населения Крыма: задолго до татар там жили генуэзцы, греки, евреи, армяне 14.
Лызлов понимал паразитический характер экономики крымских татар: "Разбоем и граблением кормятся",- замечает он. В этой связи он уделяет особое внимание положению русских пленников: они выполняют самые тяжелые работы, их перепродают в далекие восточные страны.
Татары пришли в Крым, по утверждению Лызлова, в сер. XIII в., когда "все дикие поля от Волги до Днепра татарове обладаша". Однако при этом он замечает, что "сей тако, а ни инако писаша", имея в виду разноречивость источников по этому вопросу. По наблюдениям автора, причерноморские татары в отличие от крымских жили оседло и занимались земледелием.
Лызлов приводит много интересных сведений о быте крымцев, их вере и обычаях. Особое внимание автор уделяет изучению военного строя татар ("марсов танец"), так как это должно было иметь практическое значение для читателей "Скифской истории". Его интересуют и выносливость их лошадей, и способ переправы крымцев через водные преграды. Он отмечает силу наступления и слабость обороны у татар, предостерегает от хитростей и уловок воинов, которые иногда, притворившись мертвыми, пытаются "за собою неприятеля взять". По мнению автора, только внезапность нападения обеспечивала им успех.
Политическую историю Крыма Лызлов рассматривает со времени отделения ханства от Большой Орды, примерно со 2-й четв. XV в. Генеалогию крымских ханов Лызлов ведет от эмира Эдигея. Пристальное внимание уделяет вопросу о вмешательстве турецкого султана в дела обособившегося Крымского ханства. Начало вассальных отношений Крыма и Турции Лызлов относит к 1475 г.
Удобным предлогом послужила борьба Хаджи-Гирея с генуэзцами, цепко державшимися за г. Кафу (Феодосия). Последовавший приход турецких войск под Кафу в 1475 г. Лызлов излагает по "Степенной книге". Падение древней Феодосии, повлекшее за собой захват турками Белграда, Очакова и Азова, стало возможным якобы из-за предательства. С этого времени автор отмечает зависимость хана от турок, которые захватили земли в Крыму, основали крепости в Причерноморье и под Азовом, а это повлекло за собой наступление Турции на "Московския православныя монархии". Он указывает и на то, что крымские татары обязаны были стеречь турецкие обозы, участвовать в их военных предприятиях, т. е. турки татар "подручных себе сотвори", а "хан султану послу-{370}шен" стал. Таким образом, читатель "Скифской истории" приходит к выводу о том, что неокрепшее Крымское ханство попало в орбиту турецкой политики.
Но, как и в предыдущих разделах, А. И. Лызлов не упускает из виду историю взаимоотношений Крыма с Москвой, особенно во 2-й пол. XV в. Стремясь подчеркнуть, что еще до Крымских походов 1687-1688 гг. русские доходили до Перекопа, Лызлов приводит рассказ "Степенной книги" об отправке в 1491 г. русских войск на помощь Менгли-Гирею в Крым. Он приводит факт совместных действий Москвы и Крыма против Литвы (1499 г.), золотоордынских ханов (1501 г.), Польши и т. д.
К 20-м гг. XVI в. Лызлов относит вмешательство Крыма во внутренние дела Казанского ханства, что, по его мнению, осложнило борьбу Руси за Казань. Эту же мысль Лызлов подкрепляет и рассказом о троекратных попытках крымцев подойти к Москве. Немаловажную роль в борьбе с Крымом он отводит позиции ногаев, которые "поддашася на государево имя" (очевидно, Лызлов имел в виду принесение шертной грамоты князем Исмаилом, когда царь пожаловал "ногайских мурз и атаманов с казаками" 15).
Основываясь на "Польских историях", Лызлов подробно останавливается на совместной борьбе русских войск и запорожских казаков против татар Крыма.
Представляет интерес описание Лызловым военных столкновений Крыма с Россией в 50-х гг. XVI в., действий речных десантов, не нашедших достаточно подробного отражения даже в советской историографии (сражения 1555, 1556 и 1559 гг.). Автор не мог, конечно, поставить в зависимость крымские набеги 60-х гг. от хода Ливонской войны. Историографический интерес представляют также освещение Лызловым взаимоотношений России с Крымом в 80-90-х гг. XVI в. Автор перечисляет наиболее крупные сражения с крымскими татарами в последней четв. XVI в.: набег на г. Крапивну в 1587 г. и набег в 1591 г. хана Гази-Гирея (Казы-Гирея, 1588-1607 гг.) под Москву, о котором отсутствуют сведения в турецко-татарских источниках 16.
Автор упоминает о новой системе военной службы в России: набор "даточных" людей, создание дворянских полков, присылаемых "по выбору" из городов, а также призывах стрельцов и т. д. Эти сведения взяты, очевидно, из Дворцовых разрядов. Помимо ранее построенных Ливен, Курска, Кром (упущен Воронеж), в 90-е гг. были основаны крепости Белгород, Оскол, Валуйки 17. Лызлов указывает, что с кон. XVI в. благодаря принятым мерам {371} (сооружению укреплений и новому порядку службы) набеги крымских татар уменьшились и дальше тульских пределов не доходили. Любопытно заключение, которым автор завершает повествование: "...даже до нынешних времен ин люботрудник да потщится написати (о крымских татарах) и в память будущим родом подати!"
Следует отметить, что как только Лызлов отходил от изложения событий по летописи и сочинению А. М. Курбского и начинал придерживаться "Хроники..." Стрыйковского, он впадал в ошибки (в датах, именах и фактах).
Разделы о Крымском ханстве в "Скифской истории" имеют и политическое, и историографическое значение, так как в конце XVII в. оно было проводником агрессивных устремлений Порты против России. Кроме отрывочных летописных сведений, на русском языке до Лызлова не существовало обстоятельного рассказа о Крымском ханстве. Автор предрек скорый конец последнего осколка Золотой Орды - Крымского (или Перекопского) ханства, которое "хоть и мало, но может много наказати". Автор твердо уверен, что предотвращение крымских набегов - это задача ближайшего будущего.
Центральной темой книги Лызлова явилась борьба европейских народов с турецкими захватами, которая получила наибольшее освещение в разделах, касающихся Турции. В "Скифской истории" ей отводится значительное место (121 л. из 268 л. рукописи), не считая перевода книги Симона Старовольского "Двор султана турецкого" (64 л.). В этих главах А. И. Лызлов освещает следующие вопросы: о мусульманской вере (гл. 4), о расселении турок (гл. 5), о правлении 14 турецких султанов, их завоеваниях, о борьбе против них европейских народов (гл. 6), о государственном устройстве Турции (гл. 7).
А. И. Лызлов дает общие сведения о территориальных владениях Порты. Он очерчивает европейские, азиатские и африканские границы современной ему Оттоманской Порты, упоминает острова, подвластные султанам, перечисляет четыре важнейших города: Константинополь (он ни разу не назвал его Стамбулом или Царь-градом), насчитывавший 7 млн жителей ("что может учинити два Парижа, иже во Франции"); Табриз - в 20 тыс. жителей, город бесчисленных богатств, по словам автора; Алеппо - центр мировой торговли на Средиземном море; Каир, откуда товары, прибывшие из Индии, с Черного моря, из Африки, развозятся караванами в другие страны. Почему же для султанов стали возможны такие колоссальные территориальные приобретения? Как неоднократно отмечает Лызлов, это не только "от несогласий государей христианских, которые причины умели они (т. е. турки.- Е. Ч.) ко прибытку своему употребляти", но и благодаря своеобразному военному строю, описанию которого автор уделяет большое внимание. Основные положения военного строя Порты, дававшие ей преимущества перед другими народами, он суммирует следующим {372} образом: быть всегда готовыми к войне; предупредить действия противника; только наступать; не вести одновременно разные и продолжительные войны; не тратить средства и время на ненужные войны; занимать города и места последовательно; султаны сами должны возглавлять армию.
Залог военных успехов турок Лызлов видит также в воздержании, беспрекословном подчинении своим командирам, которые отдавали распоряжения с помощью жестов, движений руки или лица, строго наказывали за мародерство. В турецкой армии не было страха перед смертью, каждый считал ее карой свыше, которой избежать невозможно. Частые войны тренировали войско. По мнению автора, три качества создали превосходство турецкой армии: большая численность, высокая дисциплина и хорошее вооружение.
Рисуя, по Ботеру и Гваньини, формирование людских сил турецкой армии, Лызлов попутно раскрывает черты военно-ленной системы феодальной Порты.
Во время турецко-персидской войны (кон. XVI в.) было роздано 40 тыс. тимаров. Служилые люди, получавшие лены за службу, составляли основную часть армии. Другой ее частью, по наблюдениям Лызлова, были янычары. Он приводит преуменьшенные цифры об их численности (12-14 тыс. человек). Лызлов отмечает, что на протяжении XVII в. положение янычар подвергалось изменению: в их состав допускались малоазиатские турки, им разрешали жениться, жить в столице, от этого они стали "своевольными и злодеями". Султаны не карали их смертной казнью и сами часто зависели от них. Исходя из этого, Лызлов подвергает сомнению общепринятую точку зрения о янычарах: "...общее есть мнение, якобы крепость сил турецких содержалась в том янычарском воинстве, но сие ложь есть, яко о том хотящий может дочестися во истории". Завершается турецкая военная иерархия пашами, беклер-бегами и сенжаками, избираемыми из среды "жалованных воинств". Таким образом, Лызлов не рассматривает турецкую армию как аморфную массу, а различает отдельные группы воинов (хотя называет и не все).
Так как основой их военной силы Лызлов считал флот и мощную артиллерию, то наличие этого и способствовало, по его мнению, военным успехам турок, "ибо и гигант без обороны и оружия, еще бы и лютейший и сильный был, побежден бывает от отрока, оружие имущего". Указания на роль артиллерии и сильного морского флота у турок могли оказать определенное влияние на современных Лызлову правителей России, особенно в момент подготовки Азовских походов. Огромное значение автор "Скифской истории" придавал также организации войска. Он пишет, что султаны идут на войну имея все, что требуется к "воинскому промыслу".
Военное могущество турок базировалось также на деньгах. В этой связи Лызлов обращает внимание и на различные источ-{373}ники доходов султанов: кроме прямых поступлений в казну, были и косвенные доходы. По убеждению автора, колоссальную прибыль получали "султанские начальники" от ограбления покоренных стран, даже послы других государств не являлись к султану без богатых подарков. Дары подносили полководцы и правители вассальных областей (порой от величины подарка зависело их положение). Анализируя этот вопрос, Лызлов резонно замечает, что доходов в казне султана могло бы быть больше, если бы турки не истощали войной и опустошениями подвластные страны и не приводили "ко убожеству... обще на родство". Таким образом, историк понимал, что могущество государства зависит от благосостояния его населения.
Перечислив греческие владения, отторгнутые султаном Орханом, Лызлов отмечает, что границы османского султаната сливались с очертаниями полуострова Малая Азия. В центре событий этого периода он правильно ставит взятие Адрианополя (не в 1363, а в 1360 г.) на континенте. Вслед за Галлиполи и Адрианополем турки вторглись в сербские земли. И хотя на помощь сербам пришли войска из Византии, Македонии, но, как констатирует автор, было уже поздно.
Лызлов прослеживает этапы борьбы за "второй Рим" и отмечает, что во время похода 1422 г. Константинополь оказался окруженным турецкими владениями.
Описывая проникновение турок в Хорватию, Австрию, Боснию и другие страны, Лызлов подчеркивает, что это сопровождалось гибелью людей и разграблением сел и городов. Русский историк глубоко сочувствует страданиям народов соседних стран.
Центральной темой в рассказе Лызлова о турецких завоеваниях явилась борьба за Константинополь в 1453 г. Он подробно излагает ход осады Константинополя, дополняя фактические сведения "Повести о Царьграде" своими пояснениями и ремарками, описывает военные приготовления Махомета II ко взятию крепости: подход флота, отрезавшего столицу от моря, постройку стенобитных башен, возведение валов, шанцов и мостов через рвы.
Затем Лызлов приводит сведения о покорении Трапезундского царства (1461 г.) и казни его правителя - грека Давида Комнена с 6 сыновьями (на нем прервалась византийская династия), о гибели Стефана - правителя Боснии. Подчеркивая завоевательные устремления султанов, Лызлов замечает, что Махомет II один хотел быть обладателем всего света, не терпя никого, кто бы мог быть ему равным. Лызлов полон сочувствия к венгерской земле, разоренной вплоть до Варадина, к жителям сел и городов, страдавшим от опустошения: "...и таково тогда зло постиже Венгерскую землю, яко не точию написати, но и изрещи едва кто может". Султан не удовольствовался взятием венгерских сокровищ и большого числа пленных, в 1476 г. обратил свою силу против Валахии. Только продолжение египетской кампании, по словам Лызлова, предот{374}вратило на некоторое время окончательное покорение Молдавии и Валахии.
Лызлов стемился разобраться в международных отношениях Турции, он уловил соперничество между Священной Римской империей германской нации и Оттоманской Портой, их стремление к европейскому господству.
Историк осуждает неудачный рейс императора Фердинанда под Пешт, так как это был поход не только против турок, но и против венгров. Кроме того, Фердинанд спровоцировал шестой (за 22 года) поход султана Сулеймана в Венгрию. В организации крестового похода против турок решающую роль Лызлов отводит папской курии. Он считает, что кардинал Юлиан (Чезарини) опасался наступления турок на итальянские владения и поэтому именем папы освободил ("разрешил") короля Владислава III от сегединской клятвы (1442 г.). Так Лызлов пытается разобраться в противоречиях европейских стран, в сложных международных отношениях.
Политическую историю Турции Лызлов заканчивает правлением Махомета III, т. е. концом XVI в.
Хотя Лызлов и не рассказывает о крупных народных движениях в Турции (Кара Языджи и Дели Хасана и др.), все же внутренние волнения в Порте в XV-XVI вв. нашли отражение в "Скифской истории". Лызлов пишет о "бунте великом" янычар накануне воцарения Махомета III, которые не ограничились дворцом, но "на жителей градских ринушася" и весь Константинополь "взмятоша".
Автор не упускает случая упомянуть о жестокости султана, приказавшего задушить пятерых родных братьев, которые и были затем положены в ногах отца. Таким образом, автор, хотя и очень коротко, все же касается внутренних событий в Порте. Он тонко подмечает, что могущество Оттоманской Порты стало медленно клониться к закату именно с кон. XVI в.
На протяжении всего повествования автора не покидает вопрос о причинах успехов турецких завоевателей.
Говоря о возвышении турецкого султаната на рубеже XIV в., он указывает на отсутствие единой власти у славян, на кризис, переживаемый в это время Византией, приведший к ее внутреннему ослаблению.
Лызлов указывает, что успех турок был облегчен "несогласия ради и междоусобных нестроений царей греческих, паче же всего того государства жителей", подчеркивает, что в Византии, с одной стороны, усилились междоусобия между царями, князьями и "синклитом", т. е. внутри феодального класса, а с другой - "всенародных человек" оскорбляли богатства ("щедроты божие") вельмож. Мы не видим особого сочувствия автора положению "всенародных человек", но само указание на социальные противоречия в Византии представляется очень важным для историка. Он ищет причины {375} кризиса во внутреннем положении Византии: "...сами греки в конце объюродеша; изволиша с сокровищами вкупе погибнути, в землю их закопавающи, нежели истощити их на оборону свою и имети жен и детей и проче стяжание во всякой свободе".
Лызлов осуждает предательскую политику византийских вельмож и приводит следующий факт: когда в завоеванном Константинополе сложили в одном месте сокровища, султан удивился богатству города. Он велел казнить "мужей благородных и нарочитых" как "губителей сущих своего отечества". Лызлов сочувственно приводит слова Махомета, якобы обращенные к последним: "Где ваш прежде бывший разум. Ибо сим сокровищем не точию мне, но и не вем кому, могли бы есте не токмо отпор учинити, но и одолети".
Действительно, господствующая верхушка Византии не уделяла внимания укреплению единства страны и ее границ. Таким образом, Лызлов правильно подходил к рассмотрению внутренних факторов, способствовавших быстрому падению Византии.
Сама постановка вопроса о причинах успеха турок и рассуждения о жадности вельмож, предпочитавших закопать свои богатства, чем употребить их на оборону государства, созвучны точке зрения на этот вопрос И. С. Пересветова, русского публициста XVI в.
Причиной падения Константинополя в 1453 г. автор считает также "междоусобные христианские развраты и нестроения". Он отмечает стяжательские намерения некоторых правителей западных стран самим овладеть Константинополем и его богатствами (как это было во время крестового похода 1204 г.), затем равнодушно взиравших на его неминуемую гибель из-за распрей с греками. Вместо помощи Византии они тем самым способствовали турецким завоеваниям.
Лызлова возмущает продажность генуэзских купцов, которые за плату помогли турецким войскам переправиться на континент и захватить Галлиполи (Каллиполь). Лызлов считает, что, если бы греческие императоры, сербские и другие правители объединились в момент смерти султана Махомета I и покончили с турецким игом, не было бы "зла велиего и бедства неподъятного". Прояви византийские и другие правители мудрость и мужество, "воинству могли все страны христианские в целости быти".
Лызлов утверждает, что разум, стремление к миру, объединение перед угрозой завоевания могли бы предотвратить последовавшие затем страшные события.
Автор становится на точку зрения хронографа, что "многи злые дела умножахуся во христианех, достойные еще и вышщему наказанию"; очевидно, имеются в виду феодальные войны, внутренние междоусобицы, флорентийская уния церквей и другие события, потрясавшие в тот период восточноевропейский мир. Как справедливо отметил чешский историк И. Мацурек, "христианский лагерь {376} был разделен географически, экономически, культурно и политически" 18.
Автор указывает, что Венеция и другие европейские государства, ранее равнодушно смотревшие на гибель Константинополя, уже в 80-е гг. XV в. ощутили на себе натиск турок: Каринтия, Штирия, Крайна, Апулия подверглись разграблению. А Венеция дошла до такого "безумия", что "уступила" туркам временно ей принадлежавший албанский город Скутари. Вслед за этим была опустошена Семиградская область Венгрии.
По мнению Лызлова, политика венгерских феодалов и захватнические тенденции Габсбургов открыли туркам путь к дальнейшим завоеваниям.
Лызлов осуждает позицию польского короля Казимира IV, посредничавшего в переговорах Стефана Валашского с султаном. Первый просил помощи у польского короля, однако, замечает Лызлов, "ничто же обрете". Когда же турки взяли Хотин и вторглись в Подолию, входившую тогда в состав Польши, Казимир послал войско, но было уже поздно.
Таким образом, историк выступает как за единство власти внутри отдельных стран, так и за объединение усилий в международном масштабе, вне зависимости от национальной или религиозной принадлежности. Приспособленчество некоторой части европейских феодалов Лызлов расценивает как предательство общих интересов, часто не получавшее одобрения и самих завоевателей.
Так он пишет о казни султаном знатного грека Гертука, указавшего туркам на слабо укрепленные места городских стен Константинополя 19. Автор оправдывает это действие Махомета II: "и тако прият нечестивый (Гертук) достойное возмездие измены своей".
Рассказывая о европейских походах Амурата II, Лызлов неодобрительно оценивает лавирующую политику сербского деспота Георгия Бранковича, отдавшего дочь (Мару) в гарем султана. Это не помогло Бранковичу, ибо именно в его правление вся Сербия со многими городами, в том числе Смедеревом (1439 г.), была разорена турками, сын Бранковича пленен, а сам он с женой бежал в Венгрию. Автор с негодованием отмечает, что жена сербского князя Лазаря и его сын отдали дочь Оливеру в гарем Баозита II и вообще пошли на соглашение с ним.
В настоящее время историками вскрыты глубокие социальные корни туркофильского течения среди византийской знати 20. На па-{377}губность и вредность этого направления Лызлов указывал еще в XVII в.
Большое внимание автор "Скифской истории" уделяет героической борьбе славянских народов Балкан против завоевателей. Автор со скорбью пишет о том, что со времени битвы на берегу р. Марицы в 1371 г. турки рассыпались по полуострову, "яко птицы по воздуху", а прежде цветущие царства Сербское и Болгарское поразили голод и опустошение, земля оскудела не только людьми, но и плодами земными и скотом. Лызлов с горечью отмечает, что стремление сербского князя собрать уцелевшие силы для борьбы с врагом ни к чему не привели и битва на Косовом поле была проиграна славянами. Лызлов приводит в своей книге многочисленные примеры героизма братских славянских народов, ставших объектами турецких завоеваний.
Автор красочно рисует подвиг воина Милоша (Обилича, Кобиловича), который выдал себя за перебежчика и, войдя в шатер Амурата I, пронзил султана мечом в сердце. Описывая этот драматический эпизод, Лызлов называет Милоша "знаменитым и вечной славы достойным благородным воином". Автор рассказывает о жестоком сражении сербов с преемником Амурата I Баозитом I, во время которого пало много сербов и их князь Лазарь был обезглавлен на глазах умиравшего Амурата. Лызлова восхищает отважное сопротивление сербов, семь месяцев державших войска султана под Белградом (1440 г.). Подробно Лызлов описывает подвиг командира генуэзского отряда Джиованни Джустиниани (у Лызлова - Зустуней), пришедшего на помощь осажденным жителям Константинополя (1453 г.). Так же внимателен автор и к действиям венгерского полководца Иоанна Гунеада (Яноша Хуняди), наносившего чувствительные удары султану под Белградом, в Семиградье и в других пунктах 21.
В то же время на протяжении всей книги он подчеркивает, что в результате упорного всенародного сопротивления турки периодически терпели поражения и их военные победы были преходящи.
Несмотря на то что в годы правления Махомета II к Турции отошло большое количество европейских княжеств и 200 укрепленных пунктов, Лызлов спешит сообщить, что турецкая армия нередко "возвращалась с великою тщетою и постыдением", а побеждала часто не столько силой оружия, сколько нарушением элементарных норм международного права - "клятвопреступлением во время обещанного покоя". Кроме того, Лызлов утверждает, что даже в момент наивысших военных успехов Турция была уязвима.
Так, например, основав крепость на р. Саве и оставив в ней 5-тысячный гарнизон, турки пытались присоединить Венгрию. Но король Матфей Корвин (1458-1490 гг.) с 10-тысячным войском {378} изгнал турок из крепости. Ссылаясь на "Хронику" М. Бельского, Лызлов пишет о героическом сопротивлении туркам жителей греческого порта Медони (в 1500 г.). Турки захватили этот город, по мнению автора, только благодаря сильному артиллерийскому обстрелу. А жители, чтобы не попасть живыми в руки врага, предпочитали сжигать себя или топиться. Таким образом, Лызлов подчеркивает, что народы Европы, так же как и русские, "мужественно и крепко браняхуся" против захватчиков. На борьбу с турками поднимались порабощенные народы - четы, гайдуки, ускоки, нанося чувствительные удары по завоевателям. Почва горела под ногами захватчиков. Лызлов подробно описывает кровопролитные бои за венгерские крепости по Дунаю, при этом он указывает на участие в борьбе "граждан", а не воинов (в г. Рабу). Именно борьба народов за свою независимость и привела, по мнению Лызлова, к тому, что турки, "оставивши обыкновенную свою гордыню", стали просить мира у окрестных держав.
Автор отмечает, что к концу XVI в. становилось все ощутимее сопротивление, встречаемое завоевателями в Европе. Наступление австрийских войск вызвало подъем национально-освободительной борьбы в других районах: Лызлов сообщает о том, что 50 городов было отнято у турок "без кровопролития". Очевидно, имеются в виду восстания сербов в Банате (1594 г.), в Хорватии (1593 г.), антитурецкие действия Михаила Храброго в Валахии, восстание болгар в Тырново, освободительные движения в различных частях Балканского полуострова 22.
Свой рассказ о страданиях народов автор заканчивает песней о турецкой неволе:
Воздыхают с плачем христианские народы,
Братия наша в плене, лишася свободы...
....................................................................
Все сии плачут зело, потеряв свободу,
Ибо в своих отечествах купят и воду,
В домех си не имут, где главы приклонити,
Ни един час тогда могут без плача быти...
....................................................................
К тому от коегождо главы по златому
И днесь рожденный должен дати султану злому.
Хотя в Лызлова нет специальной главы о русско-турецких отношениях, в разделе о Турции он неоднократно касается этого вопроса. Так, он пишет, что из всех европейских правителей на призыв византийского императора Мануила II против турок откликнулся только московский князь Василий Дмитриевич, приславший ему с монахом Иродионом Ослебятей "многу казну" (кон. XIV в.). К кон. XV в. Лызлов относит вторжение турецких армий в Подо-{379}лию, в древности принадлежавшую Руси, где завоевателей постигает неудача.
При освещении взаимоотношений Турции и России в XVI в., Лызлов вновь возвращается к изложению обстоятельств неудачного похода турок в 1569 г. под Астрахань, используя рассказ польского посла А. Тарановского. Причины похода турок в Поволжье Лызлов склонен видеть в стремлении султана к реваншу за взятие Казани и Астрахани войсками Ивана Грозного.
Лызлов упоминает также о втором бесславном походе турок под Астрахань в 1588 г. и о посольствах из Турции в Москву - в 1589 и 1594 гг. Очевидно, он использовал материалы Дворцовых разрядов, так как в летописи об этом сообщают очень скупо. Лызлов подчеркивает, что могущественный султан вынужден был считаться с Россией, оказавшей под Астраханью отпор завоевательным устремлениям Турции.
Повествуя о столь далеких событиях, автор "Скифской истории" не теряет связи с современностью: так, описание первых столкновений турок с Византией он сопровождает следующей сентенцией: "...яко и по сие время на сие зрим, егда Восточное Греческое царство тии нечестивии повоеваша".
Лызлов не упускает случая указать на необходимость единства действий европейских народов во главе с Россией против турок. Он учит современных ему правителей не вести своекорыстную политику, а быстро откликаться на призыв соседней страны о помощи. Одновременно с этим он неоднократно подчеркивает, что турки часто "сами побеждаеми бываху" и что в их победах решающую роль играла не сила, а раздоры среди европейских правителей и нарушения соглашений между ними.
Несмотря на большое историографическое значение раздела "Скифской истории", посвященного Турции, следует отметить, что автором были допущены некоторые фактические неточности и пропуски. Так, описывая ход завоеваний Баозита I на Балканах, Лызлов не пишет о захвате турками древней столицы Болгарии г. Тырнова в 1393 г. А о болгарском князе Шишмане I сообщает, что он не погиб на поле битвы, а был казнен по приказу султана (1389 г.).
О многочисленных сражениях Скандербега с турками Лызлов читал во многих "историях воинских", однако он не остановился на описании его подвигов под тем предлогом, что о таком "знаменитом победотворце" лучше "совершенно молчати, нежели мало писати" 23. Лызлов почему-то не упоминает и о поражении турок под Веной в 1529 г. и 1532 г. Это тем более странно, что он был современником другой неудачи турок - при осаде Вены в 1683 г. Сопоставления здесь были бы уместны.
Сношения России с Турцией, по-видимому, начались не в 1482 г., как пишет Лызлов, а еще в 1445 г., когда в Аккермане был {380} задержан турецкими властями дьяк Федор Курицын. В 1486 г. переговоры России и Турции велись при посредничестве крымского хана Менгли-Гирея I и т. д.
Несмотря на ошибки и пробелы, имеющиеся в книге и легко объяснимые уровнем развития науки в XVII в., следует отметить существенный вклад Лызлова в изучение истории Турции и международных отношений той поры. Впервые в русской историографии Лызлов сделал попытку осветить экономику, военное дело и международное положение Турции вплоть до кон. XVI в. Он отметил захватническую политику военно-феодального Османского государства, которое так и не смогло создать условий для внутреннего развития хозяйства, ни на своей, ни особенно на завоеванных территориях.
Лызлов старательно подобрал факты поражения турецкой военной машины и тем самым разоблачил миф о ее непобедимости. На исторических примерах он доказал, что при всей своей силе и организации турецкая армия имела уязвимые места и могла быть побеждена искусным, храбрым и хорошо вооруженным войском.
Автор донес до русских читателей имена бесстрашных полководцев средневековья, боровшихся с турецкими захватчиками - генуэзца Джустиниани, венгра Иоанна Гунеада, серба Милоша Кобилича, албанца Скандербега, боснийского князя Стефана.
Лызлову равно близки и судьба древнего Белграда, и болгарских сел, и боснийского города Яйце. В этом большое межународное звучание "Скифской истории". Автор уверен, что совместные действия европейских народов приведут к освобождению от турецкого ига: "Уже бо тамо нас убози христиане, братия наша, с радостью и с надеждою ожидают, готовы... помощь подати!" Это была патриотическая идея совместной борьбы всех порабощенных народов против общего врага: "...и нам вскоре имать помощь послати". Лызлов призывает современников твердо верить, что освобождение наступит "во дни наша".
Взгляды А. И. Лызлова на экономические вопросы отражали прогрессивные тенденции развития дворянской экономической мысли той эпохи. Государственное богатство Лызлов ставит в зависимость от благосостояния подданных. Рассматривая источники доходов турецкого султана, он пишет: "...основание бо доходов государственных - земледельство и труды около его". Это суждение показывает, что Лызлов понимал значение развития земледелия как основы феодального производства. "Егда же земледельцев мало, тогда всего бывает недостаток",- писал он. Земледелие, по его мнению, "подает основание художествам" (ремеслам), а художества - купечеству, торговле. Мысль, что богатство государства зависит от "общенародства", которое приобретает его для страны "трудами и промыслами", была одновременно и передовой и утопичной, поскольку она касалась условий средневековой Турции. {381}
Рассуждения о зависимости доходов центральной власти от благосостояния подданных встречались до Лызлова, например, в трудах публициста XVI в. Ермолая-Еразма, в экономических проектах А. Л. Ордина-Нащокина, наконец, в "Книге о скудости и богатстве" современника Лызлова идеолога купечества И. Т. Посошкова. Представляют интерес наблюдения Лызлова над тем, что "паши и иные султанские начальники, яко пиявицы, высасывают кровь из подданных своих", разоряют население, "насыщая себя" и родственников султана богатством. Такая оценка турецких вельмож присуща также дворянскому публицисту XVI в. И. С. Пересветову.
Лызлов указывает на военно-грабительский характер султаната (в этом, собственно, крылась причина отсталости Порты по сравнению с европейскими странами). Так, он справедливо отмечает, что вместо заботы о развитии земледелия и градостроительства султаны все подчиняют нуждам армии. В покоренных ими областях "зело много пустынь безмерных и опустошенных стран, нещетно мало градов людных, но множае пустых стран". Лызлов отрицательно расценивает и то, что в Османской империи торговля и судоходство передаются посредникам из других государств. На страницах своей книги он настойчиво провидит мысль о важности флота для страны как в военном, так и в торговом отношениях. Подобные рассуждения свидетельствуют о том, что автор был сторонником протекционизма. Кроме того, Лызлов обращает внимание на необходимость твердой финансовой политики: он указывает на факты падения стоимости денег в Турции, когда "серебро и злато так было испорчено", что "червонный золотой вдвое тогда был ценою, нежели прежде". Лызлов порицает взяточничество, широко распространенное среди государственных служащих. Он считает это язвой общества. Таким образом, несмотря на самые общие высказывания по экономическим вопросам, преимущественно касающимся экономики Турции, нельзя не отметить, что мысли автора "Скифской истории" созвучны передовым экономическим теориям его времени.
В суждениях же по социальным вопросам Лызлов оставался на позициях своего класса - дворянства. Хотя он и отмечал социальные различия в обществе (в татарских ханствах и в Турции), однако осуждал "бунты" и "несогласия" между жителями Константинополя, среди янычар и пр. А исследуя ход турецких завоеваний на Балканах, он прежде всего беспокоился о судьбе "благородных" людей, а не простого населения. Автор скорбит о казнях "богатых и честных", хотя известно, что прежде всего от зверств янычар страдало население сел и городов.
Лызлов - сторонник абсолютной монархии: через всю книгу красной нитью проходит апология неделимой наследственной законной власти. Автор сочувственно излагает притчу о князе Эдигее, завещавшем якобы своим 30 сыновьям, "дабы вси жили {382} купно (вместе.- Е. Ч.), не деляся царством, и один бы единого не истребляли, но купно стерегли государство свое". Эта притча звучала в России особенно актуально в тревожные годы двоецарствия (1689-1695), когда на троне сидели столь различные Петр I и Иван V, а в Новодевичьем монастыре томилась их сестра, бывшая царевна Софья, которая не могла примириться с потерей власти. Лызлов не устает повторять, что внутренние династические распри ослабляют центральную власть.
Автор порицает князей, которые в пору тяжелых испытаний для своих стран (во время борьбы с вражеским нашествием) думали лишь о собственном спасении.
Идеал сильной власти Лызлов видит в правлении Ивана IV. Перелагая текст "Казанской истории" в соответствующем разделе своей книги, он неустанно подчеркивает мудрость царя и наделяет его эпитетами "бодроосмотрительный", "благочестивый" и т. д. Будучи сторонником наследственной (легитимной) монархии, Лызлов утверждал, что "власти, зле приобретенныя, недолго обыкоша пребывати". Таким образом, и в этом отношении он продолжал линию И. С. Пересветова - дворянского публициста XVI в. Исследователь взглядов И. С. Пересветова А. А. Зимин отмечал: "Борьба за укрепление самодержавной власти, деятельность Ивана Грозного, отношение к грекам и южным славянам, агрессия крымско-турецких феодалов - вот вопросы, на которые русский читатель XVII в. искал ответа в сочинениях И. С. Пересветова" 24.
Вместе с тем Лызлов соглашается и с А. М. Курбским о необходимости советов царя с "синклитом" - приближенными боярами, описывает доблесть таких одиозных для того времени фигур, как погибшие князья М. И. Воротынский, В. А. Старицкий, П. С. Серебряный, брат царя Юрий Васильевич, и не одобряет казней этих лиц.
Вопреки летописям, где доминирует идея вечного союза власти светской с властью духовной, Лызлов подчеркивает независимость действий Ивана IV от церкви. В этом сказалось некоторое освобождение историка от ее авторитарного влияния.
В духе пересветовской традиции Лызлов проводит идею всемерного укрепления армии, причем важное значение придает наличию морального фактора: в решительные минуты сражений царь сам должен быть во главе своего войска. Кроме того, он был сторонником единоначалия в армии и строгой военной дисциплины.
Лызлов осуждает порядки в "наемнических" армиях Запада. Так, например, неудачи крестовых походов он видит в отсутствии главнокомандующего: "...яко от разных стран собрани суще и вождей каждой своих имуще, иже не соглашахуся между собою".
Религиозная принадлежность для Лызлова не была признаком, {383} разъединяющим людей. Наоборот, в борьбе за свою свободу народы должны объединяться независимо от их вероисповедания. По мнению автора, такой и была борьба с татаро-турецкими захватчиками. Вообще Лызлову чужда религиозно-национальная ограниченность. Половцев-язычников он характеризует как народ смелый и мужественный. Ему импонирует, что татары-мусульмане "хана великого царя своего... на свете веками почитали и вместо святого имели, и чтили, и величали". Он негодует на то, что Тимур захватил "искони вечную и славную Персидскую монархию", сочувственно относится к католической Литве, которую крымские татары подвергли разорению. Лызлов подчеркивает, что султаны только и мечтают перессорить между собой европейцев, а после, когда "во изнеможение пришли, они бы могли тогда всех их истребити". Действительность показала, что распри между балканскими народами были выгодны врагу.
Лызлов страстно призывает к свержению многовекового турецкого ига, он уверен, что славяне - "братия наша - с радостию и с надеждою ожидают..." от России "помощи и свободы". Борьбу против турецкого ига, считает он, должна возглавить Россия, "собрав многочисленные полки христианского воинства и имеющи согласие со окрестными христианскими государствы...". В этом отношении взгляды Лызлова близки идеям его современника хорвата Юрия Крижанича.
Лызлов уверен, что высокая миссия России и русского народа в освобождении балканских народов от турецкого ига завершится успехом. Он мечтал, чтобы это свершилось "во дни наша". Сама задача составления "Скифской истории" диктовалась патриотическим стремлением автора донести до "неленостного читателя" "о многом подвизе и мужестве предков своих сынов Российского царствия". Лызлов не жалеет красок для описания беззаветного служения русских воинов интересам своего отечества. При этом автор сетует на то, что для описания храбрости своих предков он не мог найти достаточно фактов: "...коликие тогда подвиги и труды в воинских делах показаша, о том исписати трудно, паче же по прошествии лет многих".
.Рассказывая о перипетиях многовековой борьбы славянских народов с татаро-турецкими завоевателями, Лызлов часто обращается и к современникам: то к читателям, то к историкам - "люботрудникам", то к государям. Как в VII в., "даже до ныне, уже через тысящу лет и вящи (Турция) непрестанное пленение и пустошение творит государствам христианским". В "Скифской истории" часто встречаются такие выражения: "яко по сие время на сие зрим" или "всяк то познати может, когда узрит падшие от них сокрушенные стены" (курсив наш.- Е. Ч.) и т. д. И это обращение к современности придает его труду публицистический оттенок.
Историческая концепция А. И. Лызлова отступала от сложив{384}шихся взглядов летописцев классического типа до XVII в.: объяснение явлений с позиций провидения, действий воли божьей, наказаний за грехи и т. д. Он пытается проследить логику исторических событий, во многих случаях рационалистически толкует причины исторических явлений. Например, упадок могущества Золотой Орды он объясняет, с одной стороны, развитием внутри "ее междоусобных браней и нестроения", с другой - победами русского оружия - "паче же от пленения воинства Российского". По мнению Лызлова, Константинополь пал из-за внутренней междоусобной борьбы. Успех турецких завоевателей он объясняет отсутствием единства и согласованности действий правителей европейских государств; "несогласия ради и прохладного пребывания и лености начальников областей христианских".
Уже приведенные примеры позволяют утверждать, что в объяснении различных явлений Лызлов ищет причинно-следственную связь исторических событий.
Однако он полностью освободиться от влияния богословской традиции не смог. Опустив в своей книге религиозно-нравоучительные рассуждения Нестора-Искендера из "Повести о Царьграде" и некоторые молитвы Иоанна Глазатого из "Казанской истории", он все же отдает дань традиции и приводит в ряде мест "чудеса" и "знамения", а также восклицания, обращенные к богу. Свои реалистические рассуждения он порой подкрепляет отвлеченным "моральным" фактором. Так, выписывая у Стрыйковского строки о комете, обращенной хвостом на восток и пролетевшей якобы перед нашествием татар, он разделяет мнение хрониста о том, что "планета Сатурнус непостоянный, иже по принуждению творит люд мучительный, страшный и жестокий". "Попущением божиим" он объясняет мор в татарских улусах, землетрясение 1509 г. на территории Средиземноморья и пр. Вслед за летописцем он склонен толковать набег Батыя "за многие грехи наши". А первоначальный успех турецких завоевателей объясняет так: "грехов ради и скверных дел народов христианских". Автор приводит предсказания древних мудрецов о падении Константинополя и о том, что со временем "российские народы турок имут победити...".
Но при этом автор сознает необоснованность некоторых толкований: так, рассказывая о сне Амурата III, он пишет, что гадатели, "яко прелестницы злые", истолковали сон султана так, чтобы обратить его гнев на христиан. Отсюда явствует, что "гадатели" не владеют потусторонней силой, а в своих предсказаниях исходят из определенных политических интересов.
С этой точки зрения характерен тон, которым автор говорит о мусульманской религии: от ищет ее социальные корни, подчеркивает первоначальный демократический характер ислама, "имевшего успех" между простыми людьми; Мухаммед давал освобождение рабам, к нем шли простые люди разных национальностей, но за это "господа вознегодаваша нань, невольников ради своих, {385} возмущенных от него и бегающих от них". Лызлов приводит биографические сведения о Мухаммеде, отмечает его природный ум и "остроту многую". Успех его проповедей он объясняет военными победами. Лызлов вскрывает практические меры, применяемые мусульманским духовенством к распространению ислама на Балканах: составление Корана, закрытие философских академий на Ближнем Востоке, расселение мусульман в других областях и последовавшие вслед за этим смешанные браки, торжественность обряда обращения в мусульманство, запрещение содержать в порядке христианские церкви, носить оружие немусульманам, ездить им верхом и т. д.
Он попытался проанализировать отдельные течения в исламе в зависимости от конкретных исторических условий страны, принявшей веру, и социального состава жителей. В этом еще раз проявился рационалистический элемент мировоззрения Лызлова. Даже когда речь шла о сугубо богословских вопросах, он весьма реально подходил к их осмыслению.
"Скифская история" - показатель противоречивой борьбы старых и новых тенденций на историю: прагматизм в ней торжествует, а провиденционализм отступает, проявляясь иногда как неминуемая дань традиции.
Историки-гуманисты в странах Западной Европы отражали идеологию нарождающейся буржуазии, отсюда их воинствующий атеизм, идеализация античности, республиканские идеи. В России выразителями новой, рационалистической мысли становились представители дворянства, поэтому они осуждали принцип выборности (султанов), восхваляли монархию, опиравшуюся в своей политике на "разумные" начала, призывали к укреплению военного могущества своего феодально-крепостнического государства.
В этом и была, по нашему мнению, особенность и противоречивость русской историографической мысли кон. XVII - нач. XVIII в.
Использование сведений, собранных в "Скифской истории", для научного осмысления исторических процессов имело место уже в нач. XVIII в. В "Подробной летописи от начала России до Полтавской баталии" (1715), составление которой приписывается Ф. Прокоповичу, имеются ссылки и на "Скифскую историю" 25.
В 1713 г. была издана одна из редакций "Повести о Царьграде", заимствованная из "Скифской истории". Тем самым редактор этого издания принял "целиком исторические и религиозно-этические взгляды Лызлова" 26. Незначительные добавления к "Повести..." были сделаны лишь из хронографа Дорофея Монемвасийского, переведенного в 1665 г. Кроме того, поскольку повесть {386} вышла как раз после Прутского похода 1712 г., был несколько смягчен непримиримый тон Лызлова в отношении Турции и политики западных держав, поощрявших ее агрессию.
Затем "Повесть о Царьграде" попала в Болгарию, где и была опубликована в XVIII в. с некоторыми пропусками 27.
Как видно из трудов и переписки русских историков В. В. Татищева и П. И. Рычкова в сер. XVIII в., оба они были знакомы со "Скифской историей". Татищев считал, что "оная к татарской истории много потребна" 28. На одном из ранних списков "Скифской истории" помещено: "Татищева". С этого экземпляра, правленного черными и красными чернилами, по заданию владельца в 1745-1746 гг. был сделан новый список. Насколько Татищев ценил "Лызлову оригинальную татарскую историю, именуемую "Скифия"" 29, свидетельствует тот факт, что он рекомендовал П. И. Рычкову ознакомиться с ней.
В своих работах о татарах, об истории Оренбургского и Астраханского краев и главным образом в "Опыте казанской истории древних и средних времен" П. И. Рычков использовал материалы "Скифской истории" 30. В рецензии на "Опыт...", помещенной в "Gottingische Gelehrte Anzeigen" (1760. Bd. 2. S. 1340-1349) А. Шлецер писал, что ее недостатки проистекают от того, что автор использовал труд А. И. Лызлова, а не западноевропейских историков. Рычков отвечал, что рецензия Шлецера показывает "самовольство сочинителя ее", а "неуважение тех писателей, которых я, в некоторых местах, употреблял, не заслуживает возражения" 31. Г. Миллер, не в пример своему соотечественнику Шлецеру, высоко ценил "Скифскую историю" и переводил на немецкий язык отдельные ее фрагменты.
В кон. XVIII в. интерес к сюжету "Скифской истории" возрос; это было вызвано политической ситуацией. В связи с русско-турецкими войнами (1768-1774; 1787-1791) и присоединением Крыма к России (1783) появились переводные сочинения о Турции. Так, в 1789 г. в Петербурге у Брейткопфа был напечатан перевод книги, изданной в 1788 г. в Берлине: "Новейшие известия о Турецкой империи для тех, кои желают иметь сведение о состоянии оной, особливо при случае нынешней ее с Российскою и Римскою империями войны, с генеральною картою всех Турецких земель". Это - краткий рассказ современника о состоянии Турецкой империи: "Историческое и географическое начертание, обряд {387} богослужения и качество нравов, образ правления, военный порядок". Вслед за этим в 1789 г. были изданы "Цареградские письма о древних и нынешних турках" (СПб., в 8 °), в них содержалось 14 коротких рассказов о Турции, разнообразных по содержанию: о законах, нравах, праздниках турок и т. д.
В этот период на "Скифскую историю" обратил внимание Н. И. Новиков и дважды (в 1776 и 1787 гг.) опубликовал ее. В обращении "К читателю" он пометил дату составления книги, назвал Андрея Ивановича Лызлова стольником и упомянул о списке, с которого сделана копия. Издатель сообщает, что "труд Лызлова давно уже писателями Российской истории похвален и уважаем". Он включил имя историка в свой "Опыт исторического словаря о российских писателях" (СПб., 1772, с. 132).
На рубеже XVIII и XIX вв. "Скифской историей" заинтересовался собиратель рукописей граф Н. П. Румянцев. О книге Лызлова он вел переписку с Н. А. Мурзакевичем - историком Смоленска. Последний подверг сомнению сведения Н. И. Новикова о Лызлове, приведенные издателем в предисловии к "Скифской истории". Воронежский историк Е. Болховитинов, также поддерживавший контакт с Н. П. Руманцевым, внес в литературу ошибочное утверждение Мурзакевича о том, что Лызлов был смоленским священником, и неверную дату составления книги (1698 гг.). Эти ошибки повторили А. Старчевский, Г. Геннади и др. 32
Во 2-й пол. XIX - нач. XX в. сочинение Лызлова упоминалось в библиографических указателях и некоторых капитальных исследованиях, а также в краеведческой литературе.
Археолог-любитель полковник А. А. Мартынов в 1842-1847 гг. составил "Записки о местностях в Войске Донском и вещественностях, там открытых" ("Дон". Новочеркасск, 1887. No 7-9, 12), в которых пытался толковать отдельные места "Скифской истории" в плане исторической географии.
Первым более подробным описанием одного из списков "Скифской истории" был обзор П. А. Преображенского, помещенный за подписью "П. П." в "Приложении к Отчету Самарского городского публичного музея за 1902-1903 гг." 33. Автор сообщает о приобретении списка "Скифской истории", ссылается на упоминание о ней в библиографических справочниках и делает попытку оценить положительные и отрицательные стороны книги А. И. Лызлова. Он отмечает описание в ней стран, прилегающих к Азовскому и Черному морям, подчеркивает ценность этнографических сведе-{388}ний в "Скифской истории", приведение автором "живых и ярких" военных деталей.
Вместе с тем автор обзора упрекает Лызлова в излишней зависимости от источников, изложении мистических преданий о происхождении народов, приведении чудес и знамений и заключает, что "Скифская история" - образец "нашей первобытной, наивной и некритической историографии".
Дискуссия о материалах книги и ее авторе, разгоревшаяся на страницах журнала "Книжных магазинов товарищества М. О. Вольфа известия по литературе, наукам и библиографии" (СПб., 1902, No 12; 1903, No 1-7), свидетельствует о том, что и в нач. XX в. трудом Лызлова интересовались многие любители истории.
В советское время к книге Лызлова неоднократно обращаются туркологи, историографы, источниковеды и др. 34 Так, С. А. Семенов-Зусер считает, что это произведение, хотя и "пестрит неточностями, тем не менее представляет значительный интерес как первая попытка систематизировать материалы и источники о древнейшем периоде истории России" 35.
На роль "Скифской истории" в русской ориенталистике неоднократно указывал в своих исследованиях Н. А. Смирнов (Россия и Турция в XVI-XVII вв., с. 47; Очерки по истории изучения ислама в СССР. М., 1954 и др.).
Итак, в кон. XVII в., светская идеология проникала не только в литературу и искусство, но нашла свое отражение ив историографии, хотя прежний провиденциалистский подход к фактам, как мы видели, не сразу уступил свои позиции.
"Скифская история" имеет все атрибуты научной монографии: деление на части и главы, ссылки на исторические источники, автор делает первые шаги по пути их сравнения, своеобразно трактует исторические события. Археографический обзор списков "Скифской истории" позволил выявить их большое количество, что свидетельствует о широком распространении книги.
В русской историографии до Лызлова не было труда, подобного "Скифской истории" по своим хронологическим рамкам и тематическому профилю. Это была специальная работа по международным отношениям в средние века.
Лызлов неоднократно высказывался о возможности мирного сосуществования христианских и мусульманских государств. {389} Он стоял за соблюдение международных договоров, порицал их нарушителей и предателей. В этом отношении он продолжил и углубил мысли о международном праве известного дипломата и государственного деятеля России XVII в. А. Л. Ордина-Нащокина, проводника идеи международного сотрудничества.
Много внимания автор уделил военной истории; это проявилось при описании военных операций, анализе тактики противника, внимании к технической оснащенности армий и т. д. "Скифская история" заканчивается призывом выйти из неволи объединенными силами. Историк ставит свой труд на службу патриотической цели освобождения Причерноморья и соседних стран от "тяжкого ярма". "Скифская история" была первым трудом русского историка, посвященным народам Востока. Однако автор, используя многочисленные источники, не всегда критически подходил к ним: поэтому в "Скифской истории" встречается много фактических ошибок, противоречивых и путаных суждений. Лызлов не раскрыл тяжелых условий жизни самого турецкого народа в XIV-XVI вв. и его мужественной борьбы.
Книга Лызлова не была исключительным явлением в русской историографии кон. XVII в. Она была близка к историческим сочинениям, появившимся в тот же период. Так, например, с автором "Исторического учения" А. И. Лызлова объединяло понимание роли истории и использование ее в назидательных целях, с "Сибирскими летописями" С. У. Ремезова - разнообразие использованных источников, с "Созерцанием кратким" Сильвестра Медведева - публицистическая заостренность, с "Синопсисом", изданный Иннокентием Гизелем - широта освещения исторических проблем.
Среди названных трудов "Скифская история" занимает видное место. Этот труд подготовил почву для научного понимания истории. {390}
